стихи

Страница 35 из 46« Первая...51015202530...3334353637...4045...Последняя »

Потом, гляди, придёт — неловкое, с оглядкой,
но — время. Помнишь нас? Молчит. Ищи, стрела!
Чаинка сна. О чём? Здесь горячо и сладко.
Гранёный мир. Возьми. Начнём с тепла.

Не дверь, но, верно, гвоздь. Разбитая подкова.
Откуда — здесь? Пусти! Опомнись, мастер краж.
Жизнь не настолько зла, насколько бестолкова.
Усмешка вскользь. Мой бог, каков пассаж!

В манишке, чёрный, ждёшь? Тик-так. Позволь, причалю
к твоим снегам. Согрей. Любимая, вдвоём!
Усядемся. Уже. Вели, пожалуй, чаю.
Запьём.

Тополь просит музыки, и птицы
стаями срываются с руки.
Соскользнёт каблук по черепице,
звоном отзовутся чердаки;

упади, не бойся, прямо с неба —
прямо в чашу талого огня,
слышишь, из багульника и снега
вылепи когда-нибудь меня,

в грубой, вычурной, фламандской гамме
распиши цветами темноту,
прикоснись, художница, губами
к белому, горячему холсту,

пей меня, учи меня. Века мне,
навалившись на небо плечом,
наблюдать, как крепостные камни
прорастают солнцем и плющом,

прирастают к сердцу. Еле слышен,
голос мой, вызванивай, зови
из ночной грозы и диких вишен
медленные молнии любви.

Кружится, плывёт светло и утло
пыльный полог, белый потолок.
С тополя сикстинского под утро
падает безумный ангелок.

Две ложки эвкалиптового мёда
поверх простуды, чтобы расплести
и умягчить согласные. Погода
почти не в счёт. Умеешь — отпусти
куда-нибудь, неведомо, за рыжим,
горячим, ситцевым. Ещё глоток.
Вулкан откашлялся.
                                                  Сошло по крышам.

Испанский хрипловатый шепоток
сомнамбуличный, точно нож по ткани;
пространство горла, скованное в ком
дикарскими неткаными платками,
заговорённым белым порошком.

Латиноговорящая ангина —
аптечный звук в немузыкальный ряд
от кукурузы и до кокаина.
Но на латыни здесь не говорят.

Три истины: огонь, вода и глина.
Гончарный круг. Весь август у порога
темнела перезрелая малина
и тоже принимала форму Бога.

Я слышал музыку. В привычном гаме
и топоте на школьных переменах
звучали голоса за облаками
каких-то духовых, каких-то медных.

Не зная обо мне ни сном, ни духом,
вода в природе двигалась кругами
весь век, пока я становился слухом
и круг вокруг оси вращал ногами.

Я слушал так, что только и осталось
стать нему и не тяготиться этим,
и, сознавая собственную малость,
влюбляться в женщин, улыбаться детям,

наследуя небесному гобою,
в круговорот идти водою пленной
и, возвращаясь, заполнять собою
случайные неровности Вселенной.

1. Так задумал садовник. И яблоко в руки легло,
сумасшедшее тёплое яблоко, девочка, нимфа,
проливная бессмертная плоть, совершенная рифма,
совершённая где-то неведомо кем.
                                                                                Замело,
занесло меня палыми листьями жёлтыми, пылью
на щербатой брусчатке в размеренной мёртвой Москве;
и слепой пейзажист, панораму теряя в мазке
полубережном-полунебрежном, мыча от бессилья,
прорисует мне крылья и выплеснет чёрным на холст,
и умрёт на подрамнике, в небо уткнувшись белками,
и закатятся за горизонт удивлённые камни
и уже не вернутся. Уже не вернутся.
                                                                                   И хоть
убегай от тебя по трамвайным путям, рассекая
замороченный день воронёным вороньим клинком,
замороженной тенью, но, ведомой силой влеком,
я четвёртую вечность в тебя прохожу, проникаю,
прорастаю упругими струями в ритме плюща
по опасным камням обожжённым и сладким, и тлею
инфернальным пятном в обнажённом пространстве Бердслея,
неоконченной линией в складках чужого плаща.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пой мне, девочка, пой, как тупому усталому Перу
Сольвейг пела и плакала тёмной горючей смолой,
янтарём ароматным, и хрупкой сосновой иглой
в янтаре застывала, и плакала, полною мерой
отмеряя отчаянье мира.
                                                       Блуждающий бритт
усмехнётся, подслушав: «О чём эта странная пара?
Жёлто-синий автобус?.. По-русски?»
                                                                                     Но вскрикнет кифара
и осыплется пресное злато в садах Гесперид.


2. Заходи, сирота, в это тёмное логово, пей
отбродившее кислое пиво из глиняной кружки,
обнимай меня крепче, ликуй, торжествуй, цепеней
от любви, забывая о роли случайной подружки,
забывая себя в пропотевшем постельном бреду,
в шевелении тел в напряжённом простынном пространстве,
переполненном хриплым дыханием; думай: приду
и возьму тебя снова. Придёшь и возьмёшь.
                                                                                               В постоянстве
продувного веселья, и грязи, и слёз, погоди,
различишь ли шестнадцать молчаний обидных, неявных
меж семнадцатью вдохами, там, в пустоте, позади
пустоты, пустоты, что опять не велит нам на равных
разыграть эту партию, выйти в финале на «бис»
и минуту назад умереть, и ещё на минуту
возвратиться назад, чтобы вновь умереть и убийц
так и не разглядеть, не узнать; и по-волчьему люто
перегрызть себе руку в запястье и видеть, что кисть
всё пытается жить в безнадёжном капкане, отдельно
от холодного мозга, который настолько нечист
и настолько стерилен, что влажная вата видений
для него предпочтительней прочего.
                                                                                     Знаешь, сентябрь
скоро вызреет осенью мертворождённой, нелепо,
словно меченый солнцем слепой восходящий Центавр
с недоуздком во рту посреди авестийского неба.

А с утра — уходи, не оглядывайся, боже мой,
на меня, на неспящего, на не поднявшего веки,
уходи — то ли белой вдовой, то ли чёрной женой,
той пресветлой, которую создали нежные греки.

Страница 35 из 46« Первая...51015202530...3334353637...4045...Последняя »