В порту, на бумажных фонариках этой страны –
нелепые буквы, подобные скудным нарядам
туземок, которые, впрочем, не так уж страшны,
как мнится Гогену, а просто – чужие. Не рядом.

Не пахнут, как люди. Не севером. Мой адмирал,
вы помните свадьбу. Жена, сорванец, недотрога –
она прижималась, мурлыкнув, и я замирал
от запаха женщины, точно от голоса бога.

В служебной депеше нет места амурам. Засим
закончу. Простите мне вывод, но наше либидо
зависит от нюха, а весь пресловутый расизм –
вопрос остроты обоняния. Как ни обидно.

У крейсера течь. У мартышек веселье. Они
разят ароматами спермы и свежего пота.
Мы – пахнем унылой капустой, и клочья брони
шлифуем, сто лет дожидаясь резервного флота.

Сознание молится запахам. Где-то во мне
шевелится ужас, что я ни в одном ритуале
не чувствую запаха родины. В этой войне,
отец, мы уже проиграли.