Мастер Зеркал

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Ни слова, ни боли, ни искры, ни искренней лжи
для странного этого чёрного на развороте
страниц, где одно только слово «пустыня» лежит,
стократно, барханно умножено.
                                                                           Тянущей ноте
не столько дано выковыривать душу из-под
обглоданных рёбер, обтянутых фирменным хлопком,
но, паче сомнений, глотком контрабандного мокко
тянуть, стимулировать, близить грядущий исход.

Какое-то небо нездешнее с тощей звездой
меж парой сферических лун, отражённых в канале;
канал, словно червь, передавленный чьей-то пятой,
спешащей добраться до храма чужих вакханалий;
вакханка, чьё тело — живая слепящая ртуть,
тревожит и травит дурманной тоской испарений
сладчайших и страшных. И неудержавшийся в крене
не сможет поверхности сна от себя оттолкнуть.

Но сон, как и явь — состояние жизни; вполне
возможно, что смерти из них максимально подвластна
вторая, а именно — явь. Разрушенье во сне
всегда предпочтительно, так как всегда безопасно.
И только во сне эту чашу прекрасного рта,
до края налитую терпким бальзамом иль ядом,
к губам подношу, как известный герой «Илиады»,
а может, и автор, ослепший, не помню — когда.

Остатками зренья уродец, подобье совы,
являя собой наихудший пример благородства,
уверит вас в мысли, что правы, конечно же, вы,
и сгинет в пространстве на грани распада и скотства.
И что там ему в изолгавшейся вязкой ночи
приснится, привидится, встретится, станет расплатой
за хриплые звуки иссохших мелодий разлада,
за внутренний холод, который — лечи не лечи —
не вытравишь ни алкоголем, ни тёплой рукой,
свершающей пассы вблизи спазматической мышцы.

Игрушечный заяц, набитый сопревшей трухой,
напротив пластмассовой куклы, забывшей умыться,
не менее страшен, напыщен и попросту глуп,
чем этот сентябрь в обрамлении Чёрного моря,
платанов и дам, увлечённых подсчётом калорий
в моркови на ужин, во мне и в луне на углу.


ПИСЬМО ВТОРОЕ

Вечерний гость неосторожный
Поёт о том, неугасимом,
Во что не верить невозможно,
Но знать — увы — невыносимо.
Необъяснимо, но до дрожи
Пусты холодные аллеи,
Поймав измученных прохожих
     На капли клея.

И что-то южное на вдохе
Ещё наносит шум понтийский,
С ладони скармливает крохи
Последних слов, последних истин.
Но то, что истинно в начале,
К финалу выглядит банально,
Когда турбины откричали
     Мотив прощальный.

Прощай, но как-то ненароком
Оставь во мне свой отголосок —
Не ожиданьем, но упрёком,
Щепотью карнавальных блёсток.
Спасибо.
                    Выдохну случайно
Печально имя у порога,
Чьё скандинавское звучанье —
     Синоним Бога.

Скажи, священная, не очень
Тоскливо в суетной столице?
Настолько запредельна осень,
Что остаётся лишь молиться
За эти тоненькие плечи,
За привкус золота и йода,
За то, что жить страшней и легче
     На сломе года.


ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

(зачёркнута строка)
                                                  …полуночных цикад
сухие голоса, продлённые в пространстве
до края, кажется, за край — ложатся в стансы
и остаются. Обезумевший каскад
у волнолома стёр, сточил последний зуб,
и ринулся в проём, и умер.
                                                                 Ты не помнишь,
о чём я — в прошлый раз? А в этот? Но про полночь
я, кажется, сказал (зачёркнуто)
                                                                                …внизу
всегда надёжней, но, как правило — грязней
и плохо пахнет, да. Я вижу, как брезгливо
ты изгибаешь рот. Здесь собирают сливы
и видят больший смысл в резне, а не в грызне.
О нравы! — скажешь. Но гораздо лучше нрав,
чем норов, говорю (расплывчато)
                                                                                …павлиний
потешить интеллект на фильме Пазолини,
инстинкт пощекотать, эмоцией взыграв,
привычней. Погоди. Парное молоко,
мной купленное у старухи-молдаванки
сегодня вечером, просунув морду в банку,
лакает чей-то кот. Бедняге нелегко —
привстал на цыпочки, хвостишко боевой
напряг, как (вычеркнуто)
                                                            …это, верно, климат.
И знаешь что — не приезжай, тебя не примут.
Как, впрочем, и меня (размыто)
                                                                                …твой.


                                                            Одесса, 15.09. — 5.10.1990 г.