Мастер Зеркал

Голубоватый, точно свежий слепок,
случайный лик твой в воздухе, и скрипок
витые заросли вишнёвые, и крепок
вишнёвый мёд, и сок смычковый липок.
Моё движение размеренно и, словно
не только звук, но смысл — твоя отрава,
лукавый яд — ладонью по покрову
скользить безудержно и тяжко; лава
из жерла жадного, из жаждущего зева
рождаться медленным цветком, бутоном слова,
и раскрываться, думать смерть, и слева
не видеть тени и не слышать зова.

А там — дождаться снова скрипок, если
мы, двое, спящие — не этого ли ждали?
И день рассветом воскресили, и воскресли,
и обнялись над пеплом, и устали.

Распутица. И кажется — дожди
смывают почву вниз от горизонта
к невидимому солнцу.
                                                  Впереди
бульвар безлюден; только зонты, зонты
толпятся и толкаются в воде
распятыми медузами — смятенно,
и стайки рыб снуют среди растений,
похожих на испуганных людей.
Тверской кипит, как масло. Оттого
и шаг скользящ, и поцелуй недолог,
и глянцевая лайка недомолвок
обтянет кожу жеста твоего.

Она уходит, падает во тьму
горячим пятнышком;
                                                  и молнии цветенье
наполнит небо истовым огнём,
и спутаются линии на карте
и станции ладоней;
                                             только в марте
он вспомнит, что и позабыл в азарте
просить почаще вспоминать о нём,
и будет долго склеивать осколки
её шагов, утраченных на треть,
и догонять, и всё-таки успеет
догнать её, узнать, и умереть,
как будто бы — уехать ненадолго.

Четыре флейты в ряд и скрипочка в миноре,
Звучащие легко в каком-то октябре,
Щебечут так, что ей покажется: над морем
Звенит её вино в высоком серебре.

Дожить бы. А пока — вторая флейта стонет
И тонет в темноте, и падает рука
Навстречу облакам, и женщина в ладонях,
Как скрипочка, легка.

Давай с тобою поиграем,
моя печаль, во что-нибудь.
Смотри, фигурка в тёмной раме
оконной начинает путь

Игра окончится до срока.
И светлым камешком с груди
твоя рука фигурку Бога
поставит мне в конце пути.