Замолчи, музыкант! Утирай свою влагу,
убирайся. Я сам допою эту рагу
этой девочке. Чем ты мне можешь помочь?
И вольно же мне мерить по первому шагу
бесконечную ночь.
Обернётся легендой когда-нибудь позже
эта ночь — через тысячелетье. Но что же
не даёт мне увидеть тебя впереди,
закрывая глаза, опуститься на ложе
и коснуться губами тяжёлой груди.
От пчелиного жала до нильского ила
только капелька яда, да гибель светила,
да рождение мира от пары собак.
Как зовут тебя, женщина? Помню: Далила.
Я забыл, почему я назвал тебя так.
Не кричи об убийцах, идущих с рассветом,
этот глиняный дом даже богу неведом,
только запах, любимая, нас предаёт —
запах твой сумасшедший, прекрасный, и следом
запах дыма из полуоткрытых ворот.
Ворота отворила и кровь отворила,
отравила, оплакала, похоронила;
слышишь — ждут на пороге, клинками звеня.
Кто — там? Греки? Волхвы ли с дарами?
Далила,
ай, Далила, ты всё ещё любишь меня?