I
Из пустыни — безмолвно; впрочем, не всё — пустыня,
где безводье, жара и от солнца бело, простынно
и пространно. Возможно, что здесь не что иное,
как постель (в просторечии — ложе). Моей спиною
управляет желание выжить или даже
просто стадное чувство. Длительный жест-адажио
повисает в слоях атмосферы пятью лучами,
не найдя завершенья, как стрелы из колчана
под музейным стеклом, под тонким налётом пыли,
любопытства и страха, кажется; их лепили
из податливой бронзы жаркой — для дела, слышишь?
для меня, если б я не родился позже, слишком
поздно, чтобы отдать им, выручить, поделиться —
жизнью? смертью? — неважно.
Стремящемуся продлиться
важно вылить густые с терпким запахом дрожжи
в ждущее тесто; кстати, здесь доступность дороже
первозданности, коей требуются лукавство
и подход (вот случай, где время — не есть лекарство).
II
Здесь, в степи — всё понятней, так как до горизонта
нет ни черта: ни вешки, ни запаха креозота —
непременного стража рациональной гнили
человечьих деяний; пусто. Веками никли,
падали под копыта, тлели в следах сайгачьих
горький емшан, люди, звёзды. Вожак-рогач им
только мордой качает сверху вниз и уводит
стадо к пропасти, чтобы лучших достичь угодий
без особых стараний,
мне предоставить право
длиться, жаждать жизни, перерабатывать прану
в отложения жира на животе и бёдрах,
немо ждать, затаившись тенью в глазах недобрых…
III
Я решился начать — в расчёте на благосклонность;
лишь пустыня прощает жесту незавершённость.