Опиум. Войны химер. Череда поединков.
Медленный вакуум. Сладкий клубок многоточий.
Мертвенный запах победы. Сокровища инков
льются по длинному млечному выдоху ночи.
И пустота – копошение призраков Гойи –
глотку заполнила доверху, точно трясина.
Это не космос, любимая. Это – другое,
то, что я видел в зрачке сумасшедшего сына.
Путь серебра. Отрицание этногенеза.
По океану блестящей земли, по сиропу,
под парусами идут муравьи-листорезы,
как галеоны из Нового Света в Европу.
Кафе и музыка, подобная мольбе к
твоим глазам на фоне горного массива.
Форель с орехами, пиканья и мальбек.
Я элегантен, ты — пугающе красива.
Твоё лицо находит солнце. Кто искал -
не так уж важно. Примечательно, что тучи в
случайном кадре собираются у скал.
Ты безучастна, я — пугающе задумчив.
Звучит мотив. И этот ритм невыносим,
как запах сыра в недрах старой сыродельни.
Неважно, что мы там себе вообразим,
но, даже вместе, мы — пугающе отдельны.
Закон насыщения пропасти. Здесь, у ног,
кончается карта. Край обожжён и скручен.
Когда с тобой слишком долго беседует бог
ты привыкаешь, и бог становится скучен.
Кто-то подходит, и дышит едва-едва,
и гладит предплечья, и нежно толкает сзади.
Книга закончена, если твои слова
трогают сердце, но не оставляют ссадин.
Огонь листает бумагу. Вчерашний блюз
несёт по каньону юго-западный ветер.
Цветы улетают в Колумбию, я становлюсь
бесцветен.
И снова о жестах. Пространство, лишённое речи,
уже не пространство, а клетка, мечта полицая.
Ладонь поднимается в воздух, дразня и переча,
и движется слева направо, меня отрицая.
Да что там — весь мир отрицая. Бряцая цепями
на длинных запястьях под хлопковыми обшлагами,
движения рук порождают прозрачное пламя,
как будто из воздуха складывают оригами.
Лишиться бы голоса, рот набивая печеньем
в каком-нибудь доме забытом — своём или отчем…
Нет речи — и нет обречённости. Нет отреченья.
Осталось одно красноречие жеста. Но, впрочем,
эстетике всплеска цвета неважны. В чёрно-белом
люмьеровском смокинге, мир экспрессивен и краток;
любой персонаж, отрисованный углем и мелом,
изыскан, как лайковый вектор полёта перчаток.
Запутался. Хватит. Пора затыкаться. Вполне бы
хватило и просто сидеть, как сверчку на нашесте,
держа на ладонях, воздетых к спокойному небу,
не дар немоты, а любовь, воплощённую в жесте.
Лесное яблоко, ты падаешь? Постой,
останься в воздухе растерзанном, замри
на миг, на вечность над холодной и пустой
ладонью озера в развалинах зари.
Прекрасен сон на дне пророческой воды,
где зреет зеркало для каждого из нас.
Я — только тень. Ты — только яблоко. Следы
двудольной жизни на ростках закрытых глаз.
Свобода робко совершается извне,
но неизменно завершается внутри,
когда смирение, визжащее во мне,
крысиной стаей обживает пустыри.
И дивный новый миг торопится в огонь,
платя покорностью за дивный новый день -
на дно, на холод, в обмелевшую ладонь.
И рядом падает отброшенная тень.