Рассвет, как сплин, и Лондон сер.
Good morning, мой прекрасный сэр!
Как ваша вынесла мораль
Сатир моих слова,
Что ходят в списках, и вчера
Попавшиеся вам?
Елизаветинских кровей
Не уберечься, хоть убей.
В моих кощунственных стихах
Их слышен анти-звон.
Но и Шекспир — увы и ах! —
Был в чём-то эпигон.
Творить как он? Не тот резон.
Макиавелли и Назон,
Песочное враньё часов,
Поэзия, успех,
Любовь и скотство — поза всё.
Не поза только смех.
Когда преклонных лет дурак
Поэту скажет: «Делай так!»,
Когда железный век богат,
Быть может, ржавым лбом,
Когда в душе царит разлад
Меж Богом и рабом,
Когда судья — палач и враль,
Кому тогда нужна мораль?
Мораль продажна. Ей под стать
Лишь патентованная тварь,
Которой лезет под корсет
За плату всякий хам.
Не правда ль, вылитый портрет
Любой из светских дам?
Мораль — что церковь. Да простит
Меня отец-иезуит.
И вряд ли сыщется Парис
В преддверьи новых ид,
Коль не спаpтанка бyдет в пpиз,
А кляп для аонид.
Но, впрочем — чушь. Мои стихи
Пойдут в уплату за гpехи.
И вам до них — что мне до вас,
Что евнуху — до жён.
Тем паче, что и мой Пегас
Горгоной порождён.
А там и мне наступит миг
Засунуть пенни под язык.
И с грустью спросит кто-нибудь,
Крутя висячий ус:
«Донн, что ты делаешь в гробу?»
Что делаю?
Смеюсь…