до курчавой макушки. Он видел: война на подходе,
но молчал или тихо смеялся. Его пустельга
разучилась охотиться, дура.
В дубовом комоде
завелись насекомые с крыльями. Он возражал,
но его не послушались и продолжали плодиться.
Он убил их, и плакал над ними, и мелко дрожал,
и по-вдовьи ощупывал их посиневшие лица;
но к рассвету устал и отвлёкся на струйку воды,
прилепившуюся к потолку над колючей постелью,
спал, укрывшись дырявой клеёнкой — колени к груди,
что-то снилось, но так и не вспомнил.
Взъерошенной тенью
отразился в осколках трельяжа и видел: война
на подходе, и что-то пытался, но не выходило,
но хотелось, хотя — забывал, и остатки вина
добирал по стаканам взахлёб, обливаясь.
Светило
оседало сугробом в сугробах. Стояла зима,
как будильник с единственной стрелкой, похожей на вертел.
Он увидел: война. И подумал, что сходит с ума.
И поверил.
Добавить комментарий