1. Что ноябрь — не зима, пусть расскажет мне кто-то другой,
пусть ведёт меня девять кругов по единому звуку.
Я пойду, потому что мне нужно ослепшей рукой
чью-то чувствовать руку.

Потому что живу на причале, и воздух рябой
обжигает дыхание смесью шафрана и скорби,
потому что ныряю ночами в почтовый разбой,
отправляя посланье по адресу urbi@orbi…

Потому что — один. Потому что ноябрь — не зима.
Потому что троллейбусы варят холодную кашу.
И уже не посмею насытить игрою ума
этой горькой поэзии горькую чашу.

Остаётся остаться, пеняя тебе, Велимир,
на способность поверить в дверной задохнувшийся зуммер.
Так господь, сотворивший расколотый надвое мир,
усмехнулся и умер.


2. …и сражение роз неизбежно, и злой лепесток
в трансильванскую глушь заскучавшими пальцами сослан,
и неспешно галеры сквозь сердце идут на восток,
погружая в остывшую кровь деревянные вёсла.

Здесь, где кожа подобна пергаменту, падают ниц
даже зимние звёзды и мята вина не остудит,
бормочу, отражая зрачками осколки зарниц:
будь что будет…

Так ли больно тебе, как тебе не умеется знать
об искусстве любви, безыскусный мой, бедный Овидий?
Одиночество пить, как вино, и вином запивать
одиночество в чашках аптекарских взломанных мидий.

Говори мне: кому — я? Зачем я на этих весах?
Кто меня уравняет с другими в похмельной отчизне?
…а прекрасный восток оживает в прекрасных глазах
слишком поздно для жизни.