ЭПИЛОГ

Голова по жаре — что простреленный солнцем брелок.
Вереница хромых колесниц, уводя в эпилог,
точно время, растянется в дымке — тяжёлой и слабой.
Я шепну: осторожно… Конечно. Всегда и везде.
Так подходит усталый медведь к незнакомой воде,
но не пьёт, а легонько касается лапой.

Здесь, на кончиках пальцев, уже не бывает войны,
и лукавый сюжет не играет на чувстве вины,
и бегущим огням помогает трава луговая
сумасшедшим дыханием в горле удерживать свет,
и любить, не боясь, что тебя не полюбят в ответ,
и ресницы обжечь, с одуванчика пепел сдувая.

Безучастным волам пригрозив рукоятью кнута,
ты вздохнёшь и придумаешь пару морщинок у рта,
и покатые плечи, и ладанку с пепельной прядью…
Там, в последней главе, ты с улыбкой стоял у окна
и смотрел, как влюблённо в ответ улыбалась жена,
примеряя у старого зеркала новое платье.

Допиши: на передней повозке поёт лицедей.
В этом медленном времени быстроживущих людей
чем ещё размочить запылённый сухарь эпилога?
Колесницы плетутся со скоростью роста ресниц,
и, вмерзая в закат, расплываются лица возниц,
будто тёмные пятна в подмышках у бога.